Неточные совпадения
Сосчитав деньги и банковую
книжку, он нашел, что у него остается 1800 руб., а получения до
Нового года не предвидится.
Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на
новую квартиру, в
новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с
книжкой в руках; «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом,
книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и
новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году».
Путевые записки необходимо делать безотлагательно на месте наблюдения. Если этого не сделать, то
новые картины,
новые впечатления заслоняют старые образы, и виденное забывается. Эти путевые заметки можно делать на краях планшета или в особой записной
книжке, которая всегда должна быть под рукой. Вечером сокращенные записки подробно заносятся в дневники. Этого тоже никогда не следует откладывать на завтра. Завтра будет своя работа.
— Хорошо им жить? Ученые они?
Книжки читают, об
новых ваших порядках думают, как бы людям добро делать? Думают, что ли? — говори!
Сатир уже три раза был в бегах. Походит года два-три, насбирает денег на церковное строение и воротится. Он и балахон себе сшил такой, чтоб на сборщика походить, и
книжку с воззванием к христолюбивым жертвователям завел, а пелену на
книжку тетеньки-сестрицы ему сшили. А так как в нашей церкви колокол был мал и плох, то доставляемый им сбор присовокуплялся к общей сумме пожертвований на покупку
нового колокола.
Пусть лучше, как доживу, если даст Бог, до
нового году и выпущу другую
книжку, тогда можно будет постращать выходцами с того света и дивами, какие творились в старину в православной стороне нашей.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий
новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать
книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Я давно уже перестал гулять и почти все время проводил с матерью в ее
новой горнице, где стояла моя кроватка, лежали мои
книжки, удочки, снятые с удилищ, и камешки.
— Иван, — громко говорил он, — не пойдем домой, давай у нее обедать! — А сам быстро засовывал
книжки в голенища сапог. — Надо поддержать
новую торговку…
— Да ведь-с это тоже как… — отвечал половой, — иную, боже упаси, как истреплют, а другая так почесть
новая и останется… Вот за нынешний год три этакие
книжки сподряд почесть что и не требовала совсем публика.
— Говорится: господа мужику чужие люди. И это — неверно. Мы — тех же господ, только — самый испод; конешно, барин учится по
книжкам, а я — по шишкам, да у барина более задница — тут и вся разница. Не-ет, парни, пора миру жить по-новому, сочинения-то надобно бросить, оставить? Пускай каждый спросит себя: я — кто? Человек. А он кто? Опять человек. Что же теперь: али бог с него на семишник лишнего требует? Не-ет, в податях мы оба пред богом равны…
— Настойчив ты, черт тебя возьми! Ничего, это хорошо. Однако —
книжки брось! С
Нового года я выпишу хорошую газету, вот тогда и читай…
Первая
книжка нового журнала «Кошница» должна была выйти первого января, но этому благочестивому намерению помешали разные непредвиденные обстоятельства, и
книжка вышла только в конце января. Понятно, что я ждал с нетерпением этого события: это был первый опыт моего журнального «тиснения»…
Как
новый вальс хорош! в каком-то упоеньи
Кружилась я быстрей — и чудное стремленье
Меня и мысль мою невольно мчало вдаль,
И сердце сжалося; не то, чтобы печаль,
Не то, чтоб радость — Саша, дай мне
книжку.
Как этот князь мне надоел опять —
А право, жаль безумного мальчишку!
Что говорил он тут… злодей и наказать…
Кавказ… беда… вот бред.
Войницкий. Ничего. Все старо. Я тот же, что и был, пожалуй, стал хуже, так как обленился, ничего не делаю и только ворчу, как старый хрен. Моя старая галка, maman, все еще лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а другим ищет в своих умных
книжках зарю
новой жизни.
Беркутов. Мы! А много ль вас-то? Вы тут ссоритесь, на десять партий разбились. Ну, вот я пристану к вам, так ваша партия будет посильнее. Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло много
новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь, подарю тебе. Прогляди
книжки две, так тебе разговору-то лет на пять хватит.
— Не особенно
новая, она у меня даже есть! Красненькая
книжка этакая, перевод лекций Рейса [Рейс Филипп (1834–1874) — немецкий физик.], семидесятого года, кажется! — произнес как бы совершенно невинным голосом Бегушев.
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые
книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с
новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
— Так-то… — продолжал он. — Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных,
книжки пишете и на дуэли вызываете — и все остается на своем месте; а глядите, какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово, или из Аравии прискачет на коне
новый Магомет с шашкой, и полетит у вас все вверх тарамашкой, и в Европе камня на камне не останется.
-Петербургского вестника», по свидетельству Евгения, был Григорий Брайко, поводом же к ошибке, вероятно, послужило то, что другой Богданович — Петр — действительно издавал другой, «
Новый С.-Петербургский вестник», в 1786 году и издал три
книжки, вместо обещанных двенадцати.
Успели подрасти и
новые люди, которые, мало интересуясь изображением «Истории одного женского сердца», «Слабого сердца», «Беды от нежного сердца», «Сердца с перегородками», равно как и рассуждениями «О религиозно-языческом значении избы славянина», «О значении имен Лютицы и Вильцы», «О значении слова: Баян» и т. п. — перечитывали Белинского и немногих из друзей его, да почитывали и иностранные
книжки.
Но с каждым словом почтенных деятелей все яснее обозначалось их бессилие, с каждым
новым выходом журнальных
книжек все слабел энтузиазм молодежи и тех деятелей прежней партии, которые умели понять ее стремления.
Новый Завет учили не так, как Ветхий, не по толстенькой
книжке с картинками. Отец сам рассказывал Алеше о Иисусе Христе и часто прочитывал целые страницы из Евангелия.
Я стоял сконфуженный. Однако и бумажки принесли некоторую пользу. После долгих увещеваний хозяин согласился на раздел: он оставил себе в виде залога мой прекрасный
новый английский чемодан из желтой кожи, а я взял белье, паспорт и, что было для меня всего дороже, мои записные
книжки. На прощанье хохол спросил меня...
Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а, напротив, еще больше порабощаете, так как, внося в их жизнь
новые предрассудки, вы увеличиваете число их потребностей, не говоря уже о том, что за мушки и за
книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину.
— Мужицкая грамотность,
книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности, так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада, — сказал я. — Вы не даете ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаете лишь
новые потребности,
новый повод к труду.
Участь рассказов Марка Вовчка служит
новым тому доказательством; уже около двух лет они известны публике из «Русского вестника»; в начале нынешнего года вышли они отдельной
книжкой, а журналы наши до сих пор едва сказали о них «несколько теплых слов», по журнальной рутине.
Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулок à jour,
С ужасной
книжкою Гизота,
С тетрадью злых карикатур,
С романом
новым Вальтер-Скотта,
С bon-mots парижского двора,
С последней песней Беранжера,
С мотивами Россини, Пера,
Et cetera, et cetera.
Из сорока стихотворений, напечатанных в
книжке, в тридцати наверное найдется скорбь больной души, усталой и убитой тревогами жизни, желание приобрести
новые силы, чтобы освободиться от гнета судьбы и от мрака, покрывавшего ум поэта…
Хотя и многого она не понимала, и хотя вообще «
новые идеи» шли к Сусанне вроде того, как седло к корове, тем не менее она с большим успехом усвоила себе тот особенный тон и жанр, который показался так странным Татьяне Николаевне, когда Сусанна встретила ее предположением, что ей нужны, вероятно, глупые
книжки.
Ей все еще хотелось рассмотреть поближе этих «
новых людей», которым она втайне даже несколько завидовала, воображая, что они живут «для дела» и приносят свою посильную пользу насущным и честным требованиям жизни, а все те
книжки и статьи, которыми снабжали ее из читальной, еще крепче поселяли это убеждение в ней, в «коптительнице неба», как она себя называла.
— Жаль, — промолвила Марья Ивановна. — Ежели бы эти
книжки вы прочитали,
новый бы свет увидали.
В первый день Пасхи воспитанницы, несколько усталые, но возбужденные и сияющие, ходили в праздничном бездействии, одни по коридору, другие по залу, иные, собравшись тесным кружком, читали в рукодельной какую-то интересную
книжку. Павла Артемьевна, нарядная, в шумящем шелковой подкладкой
новом платье прошла по коридорам, сея по пути радостную весть...
Войницкий. Ничего. Все старо. Что было в прошлом году, то и теперь. Я, по обыкновению, много говорю и мало делаю. Моя старая галка maman все еще лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а другим ищет в своих умных
книжках зарю
новой жизни.
Ни одной почти
книжки народнически-прогрессивного журнала не обходилось без статьи о сектантах, открывались все
новые секты — дурмановцы, балабановцы, — рассказывалось об удивительных их достижениях на пути чисто коммунистического жизнеустройства.
Над пониманием марксизма «
Новым временем» можно было только хохотать. Такое же понимание Михайловского вызывало негодование. А понимание было такое же. Только то, что удостаивалось похвал нововременца, конечно, ставилось в позор марксизму Михайловским. Он писал по поводу
книжки Струве...
Как холостяк, он дома почти никогда не обедал; приедет из города, переоденется и на целый вечер в гости или обедать, а то в театр, если не сидит дома и не читает
книжку нового журнала.
Поторговались. Шандал куплен за рубль пятнадцать копеек. Нести его очень неловко. Иван Алексеич опять перешел улицу, поравнялся с бумажными лавками в начале «глаголей» гостиного двора. Захотелось вдруг купить графленой бумаги и записную
книжку. Это еще больше его затруднило; но он успокоился после этих
новых покупок.
Ехала Елена Дмитриевна из Петербурга, когда это случилось, ездила получать пенсию — и в мешочке у нее действительно оказались и
книжка, и деньги,
новые тридцать серебреников.
Я опять в большом расстройстве. Я точно потеряла равновесие. Вместо того, чтобы работать, сижу и Бог знает об чем думаю. Не знаю: лень ли это, или
новое сомнение в своих силах… Вот уже несколько дней, как я избегаю разговоров со Степой. Он, может быть, и замечает во мне странное настроение, но ничего не говорит. Мне противно самой. Дело у меня из рук валится. Чуть сяду за
книжку, и сейчас полезут в голову глупые вопросы: «Зачем ты это делаешь? брось ты свое развивание, ни для кого это не нужно».
Застрембецкий просил у Владислава позволения занести это описание в свою памятную
книжку. Позволение охотно дано, важная тайна принадлежала уже двум
новым лицам.
Некоторая наблюдательность у ней была и языком она владела; но замыслы ее отзывались «
книжкой»; рассуждений и разговоров было слишком много и в том, что он прежде читал, и в
новой ее вещи.
Не счел сам нужным. Он очень начитан. По своей вероисповедной части — настоящий"начетчик"; греческого не забыл, и
Новый Завет читает каждый день в оригинале. Апокалипсис знает чуть не наизусть. И философские
книжки любит читать и по-русски, и на двух иностранных языках.
Если цель истории есть описание движения человечества и народов, то первый вопрос, без ответа на который всё остальное непонятно, — следующий: какая сила движет народами? На этот вопрос
новая история озабоченно рассказывает или то, что Наполеон был очень гениален, или то, что Людовик XIV был очень горд, или еще то, что такие-то писатели написали такие-то
книжки.